И вот перед ними, наконец, место, которое они искали. Среди широкого открытого пространства, хорошо просматриваемого с крыши дома и стоящих по обе его стороны сторожевых башен, возвышалось сооружение, чем-то отдалённо напоминающее замок. Но это был всего лишь дом, большой, трёхэтажный, какой-то странной формы. Передняя часть его, выходящая к крепким воротам, имела выпуклую полукруглую форму с большими эркерными окнами во втором и третьем этажах. На первом этаже и в боковых крыльях дома окна скорее напоминали бойницы. Над крышей выступающей части реял стяг, на котором Родерик без труда узнал герб де Бриера. Дом был окружён невысоким частоколом, но перед ним, однако, был вырыт по всей длине глубокий ров, надо думать, густо утыканный заострёнными кольями. Да, де Бриер надёжно защитился в своём поместье, и добраться до него будет непросто.
Всё это усталые путники рассмотрели в сгущающихся сумерках из-под покрова раскидистых деревьев, где они остановились. Родерик не позволил молодым и горячим спутникам обнаружить своё присутствие.
– Пусть совсем стемнеет, мои молодые господа, – тихо проговорил он, – воины зажгут во дворе факелы, и тогда мы сможем подойти поближе и осмотреть поместье со всех сторон. Вон там, видите, на другой стороне возвышается башня, о которой нам говорил старый воин. Мне очень интересно взглянуть на неё поближе.
Они так и поступили. В сгустившейся темноте освещённый факелами дом был виден, как на ладони, и подойти к нему можно было значительно ближе. Путники обошли поместье вокруг. Частокол и ров окружали дом со всех сторон. Но там, где стояла старая башня, не было ни того, ни другого. Сама башня как бы служила частью оборонительного сооружения. Её задняя стена с единственным окном на самом верху, под круглой, как колпак, высокой крышей, была защищена глубокой естественной лощиной с каменистыми, поросшими редким кустарником склонами. Место было почти неприступным.
Осмотрев всё это, воины покинули окрестности поместья и вернулись в Кеттеринг, чтобы дать отдых усталым коням, подкрепить собственные силы и продумать план дальнейших действий.
А в это время в высокой башне, в маленьком окне под крышей затеплился огонёк – это заключённая там Филиппа зажгла небольшую свечу, чтобы приготовиться ко сну. Вот уже вечность, как ей казалось, она сидит в заточении в этой старой разваливающейся башне, из которой есть только один выход – в окно. Но этот выход она оставляла на самый крайний случай. Пока же девушка была полна намерений спасти свою жизнь. Как? Этого она не знала, но думала об этом постоянно. И просила Святую Бригитту послать её помощь. Ох, как же ей хотелось и, правда, быть ласточкой, как ласково называл её ещё с детства верный друг и защитник Майкл. Улететь бы отсюда в окошко на рассвете, и пусть злобный де Бриер кусает себе руки. Но …
Филиппа хорошо помнила, что произошло с ней в той мирной поездке на дальнее пастбище. Враги налетели, как летняя буря, неожиданно и очень страшно. Уйти от них она не смогла. И лишь потом поняла, что именно она и была целью этого налёта. Злобный Бастиан де Бриер, племянник старого лорда, почти такой же противный, как и его родственник, объяснил ей, что это просто маленькая месть её выскочке-отцу, который возомнил себя незаменимым для королевской семьи. Теперь-то его оттуда турнули. Но ещё больнее выскочке шотландцу будет, когда доблестный английский рыцарь обрюхатит его любимую дочь и вернёт её, опозоренную навеки, в родной дом. Чтобы до конца дней своих проклятый Мюррей видел свой позор, и это съело бы его заживо.
– Так что готовься ублажать меня в постели, девушка, – со смехом завершил свою тираду англичанин, – если будешь со мной ласкова, то тебе это даже понравится. Женщины говорят, что боевое оружие у меня отменное.
В ответ Филиппа только надменно глянула на него и процедила сквозь зубы, что всё равно убьёт его, если только он до неё дотронется. Глаза её при этом сверкали так свирепо, что молодой де Бриер почему-то ей поверил и рисковать жизнью не захотел.
– Что ж, твой выбор, – криво усмехнулся он. – Мне спешить некуда, а ты посидишь с месяц на хлебе и воде в старой башне и запросишься в тепло дома, к вкусной еде и ко мне. Всё же мои объятия лучше, чем крики сычей в старой башне.
Филиппа гордо отвернулась, и вскоре её действительно водворили в эту дикую, заброшенную башню, ступени в которой едва держались и грозили рухнуть в любой момент. Комната, где она оказалась, такого названия вовсе не заслуживала. Это быд грязный, запыленный сарай под крышей с охапкой свежей соломы в углу и ведром. Вместо стола – старый ободранный чурбан. Сидеть приходилось на полу. Одна только радость, что окно. Через него было видно голубое небо нал головой и дальние дали, поросшие за лощиной, на которую оно смотрело, густым кустарником, а дальше и лесом. Приходили к ней один раз в день. Приносили кувшин воды, ломоть хлеба и меняли ведро в углу. Всё остальное время пленница была предоставлена самой себе. И ей оставалось только думать.
Девушка не знала, что случилось с отцом, Родериком и теми двумя воинами, что их сопровождали. Сердце сжималось, когда она думала, что их могли убить. Но гнусный де Бриер ведь говорил, что хочет вернуть её потом отцу. Значит, отец жив? Сомнения грызли её душу, как злобные хищники. И что они думают дома о ней? Как пережила её похищение мать? А брат? А Майкл? Думать о нём было тяжелее всего. Филиппа знала, что он любит её, чувствовала это, да и сам Майкл никогда не скрывал своего отношения к ней. А вот она играла с ним, как сытая кошечка с пойманной мышкой. Никогда не давала ему понять, что для неё на свете существует только он один, единственный из всех. И когда вокруг неё в королевском дворце начали кружить многочисленные поклонники, девушке стало по-настоящему страшно. А вдруг отец отдаст её одному из этих щёголей? Вдруг король прикажет ему сделать это? Но королю было не до неё, и отец ни слова не сказал о таких планах. И вот, поди ж ты, налетел этот нехристь и теперь она сидит здесь, слушая по ночам, как ухают сычи в лесу.