Филиппе было шестнадцать лет, когда её короновали в Вестминстерском аббатстве. Коронация прошла очень скромно, поскольку казна была пуста – королева-мать Изабелла и её фаворит лорд Роджер Мортимер, располагая всей полнотой власти в стране, не стесняли себя в расходах. Однако Эдуард подрастал и быстро набирался сил. Ему было восемнадцать, когда он скинул с себя, наконец, ненавистную опеку, и они начали править по-настоящему.
Эдуард был разумным монархом. Он старался поднять страну, нарастить её богатства, уделял должное внимание развитию торговли и ремёсел. Филиппа помогала ему, чем могла. Именно она подсказала мужу мысль пригласить из Фландрии опытных ткачей, предоставив им определённые льготы. И дело пошло. Фламанские ткачи вскоре создали свои поселения в графстве Норфолк, особо облюбовав город Норидж, а также в Йоркшире и в Кенте. Овец в Англии всегда было много. А торговать готовыми тканями оказалось куда выгоднее, чем шерстью.
Королева много ездила за своим непоседливым и воинственным супругом, рожая ему детей в разных городах королевства и на континенте. Но о делах она не забывала. Подданные глубоко почитали и высоко ценили свою королеву. В её честь в Оксфорде был создан Квинс Колледж, и она опекала его много лет.
Теперь, спустя годы, тело начало подводить Филиппу. Она располнела и время от времени болела, но лекари не могли дать названия её хвори и ничем не могли ей помочь.
Однако любовная связь с Эдуардом, возникшая в юные годы, не слабела. Они по-прежнему тянулись друг к другу, испытывая страсть и нежность. И вот сейчас в её теле зреет новый плод их любви. Кто это будет, королева, разумеется, не знала. Но уже горячо любила растущее в её чреве дитя.
Осень и зима прошли относительно спокойно. Принц Уэльский со своей свитой переезжал из Вестминстера в Виндзор, потом в Вудсток, побывал в своих владениях в графстве Честер и в Корнуолле. В свиту принца входили сыновья знатнейших фамилий страны, и эти разъезды смотрелись очень впечатляюще. Гвардия принца была, разумеется, при нём, и это придавало кавалькаде всадников ещё более живописный вид.
В конце зимы королева Филиппа родила своему супругу тринадцатое дитя. Последние месяцы беременности и роды были очень тяжёлыми. Король не находил себе места, беспокоясь за жизнь жены. Родилась девочка, которую окрестили Жанной – в честь бабушки, Жанны Валуа, принцессы королевского французского дома. Но новорожденное дитя оказалось очень слабым. У маленькой принцессы не хватило сил удержаться за жизнь, и по приходе весны, когда, казалось, всё в природе оживает и набирается жизненных соков, она угасла. Бедная мать очень горевала – это было шестое, потерянное ею дитя. Королева перестала есть и никого не хотела видеть. Эдуарду с трудом удалось вернуть супругу к жизни. Он долго убеждал её, что не может остаться один. Она сама, её помощь и поддержка нужны ему, чтобы оставаться сильным королём. Она должна жить ради их живых детей и ради страны, которая обожает свою королеву. Филиппа слабо улыбнулась мужу, и потихоньку пошла на поправку.
Как-то ясным весенним утром молодой Эдуард заявил Ранальду, что они отправляются на континент, в Кале.
– Когда, сир? – поинтересовался капитан гвардии принца Уэльского.
– Сегодня, – был короткий ответ.
Ранальд согласно кивнул и пошёл собирать своих людей.
К вечеру они были уже в Дувре. Устремленные в небо башни Дуврского замка, возвышающегося на высоком берегу Кента, вызывали у Ранальда невольное чувство восхищения. Он уже не впервые видел эту впечатляющую картину, но всякий раз в душе его что-то отзывалось на такое откровенное проявление мощи.
Ширина Ла-Манша здесь совсем невелика, и до Кале рукой подать, каких-то восемнадцать миль. Однако сегодня что-то было не так. Вода в Дуврском проливе, обычно зеленовато-голубая под белыми береговыми скалами, казалась грязно-серой. Волнения на море не было, но оно выглядело хмурым, неприветливым и … коварным. Море, казалось, ожидало чего-то.
И вскоре тяжёлые тучи низко нависли над высокими стенами крепости, небо, казалось, готово было раздавить землю, стало совсем темно, и началась гроза. Слепящие молнии одна за другой прочерчивали тёмное небо, и следом грохотало так, что уши едва выдерживали силу звука. Люди притихли. При этом небесном светопреставлении мощная крепость уже не казалась надёжным убежищем. Разыгравшейся стихии вполне под силу было смести её с лица земли, не оставив и следа. О сне не могло быть и речи. Около часа над Дувром сверкало и грохотало, а потом гроза стала смещаться на восток. Дождь лил, как из ведра, но грохот становился всё тише, молнии не так слепили глаза, и постепенно всё стихло. Уснуть удалось лишь глубокой ночью. Однако утром, как ни в чём не бывало, выглянуло солнце, море засверкало в его лучах и как будто приглашало людей в плавание. Принц на приглашение откликнулся.
Вскоре они были уже в Кале. Этот замок оставил у Ранальда при первом посещении очень неприятное впечатление, учитывая обстоятельства, сопровождающие его появление здесь. Однако сейчас он был при высокой персоне наследного принца и охранял его. Молодого Эдуарда принимали со всем полагающимся почётом. Лорда Генри Гросмонта тут нынче не было, и капитан де Бриер рассыпался в любезностях перед наследником короны и его знатными спутниками. Однако, увидев Ранальда, одетого в облачение рыцаря и с эмблемой принца на груди, он невольно изменился в лице, в глазах проскользнули злобные искры. По-видимому, капитан был не из тех, кто легко забывает свои поражения и мирится с ними. А золотые шпоры шотландца ввели его в состояние ярости.